И тут напряжение, наконец, спало с лица Джин. Началось общее потепление.
— Ну, так как, Вудро, — обратилась Джин с улыбкой к Вильсону, — я хорошая женщина, а?
— О! — Вудро вскочил и смотрел на нее с обожанием, не находя слов, потом все же заговорил. — Да, да, конечно, чертовски хорошая!
— Мистер Кремер, — Джин неожиданно подошла к инспектору, — если у вас есть дочь, — тот ошарашенно поднял брови, — пришлите ее ко мне, и я сделаю ей наряд. Это будет самый лучший наряд в Нью-Йорке.
Трудно было сказать, чего было больше в ее словах: юмора или сердечности. Особенно, когда она добавила;
— А могу что-нибудь подобное сделать и вам самому…
И с этими словами она истерически захохотала и долго не могла остановиться. Наступила нервная разрядка. Маленькая женщина долго и стойко держалась, но человеческие силы не беспредельны.
Не будем забывать и того, что все это произошло после боя. Да какого! И который, кстати, она выиграла, что вообще-то тоже немаловажно… (Как мог бы добавить некий Арчи Гудвин, если бы был здесь).
Амори Байс тут же подошел к Джин.
— Перестаньте смеяться, мисс.
Он говорил негромко, но очень убедительно и доброжелательно, чуть нараспев, по-отечески взяв ее за руку. А потом усадил, терпеливо ожидая, когда она успокоится.
Впрочем, ждать этого пришлось совсем немного…
Надо ли добавлять, в каком настроении расходились все те, кто так долго и терпеливо ждали в приемной?..
После шестидневного перерыва, за который произошло столько, что, наверно, хватило бы еще для одного романа. Джин Феррес сидела в своем кабинете.
На первый взгляд в нем все было как и прежде. Но в то же время чувствовалась какая-то трудно уловимая перемена… А может быть, перемена больше коснулась хозяйки этого кабинета?.. Ведь, что ни говорите, а такие события не проходят бесследно. И их следы или тени, по крайней мере, остаются надолго.
А вообще-то, они иногда имеют и не только одни теневые стороны… Не верите? Подождите, имейте терпение, и вы скоро согласитесь с нами.
…Джин глубоко задумалась. И хотя она смотрела на многочисленные эскизы и образцы, лежавшие у нее на столе, но, кажется, она их не замечала.
Раздался звонок телефона. Он вывел ее из задумчивости. Джин не спеша подняла трубку и, все еще витая где-то в облаках, произнесла отсутствующим голосом:
— Алло…
— Джин, это вы?
— А кого бы вы хотели? — ответила Джин, голос которой, после того как она узнала Гая, сразу потеплел.
— Никого! — с чувством сказал Гай. — Конечно, только вас!
— Если так…
— Да, только так! Джин, мне надо срочно видеть вас. — Нотки нетерпения так и звенели в его голосе. — Могу ли я к вам приехать?
— Да, конечно… а почему бы и нет?..
Сразу раздались гудки отбоя. Очевидно, Гай уже спешил к ней, а Джин с улыбкой все повторяла:
— А почему бы и нет!..
Неожиданно она увидела свое отражение в блестящем стекле одного из эскизов, висящих напротив нее.
— О, Джин, — сказала она себе укоризненно, — как вы легкомысленно выглядите, мисс. О!..
И она срочно приняла деловой вид. Хотя удержать его до прибытия Гая ей будет стоить немалого труда.
Наконец, распахнулась дверь, и на пороге появился Гай Керью.
— Джин, мне так много надо сказать вам, — тяжело дыша, начал он и вдруг замолчал, увидев удивленно поднятые кверху брови Джин.
Наверное, любовь ослепила Гая в этот момент, потому что он не заметил, насколько наигранно ее удивление. Он смешался, как мальчишка, и, чтобы выиграть время и прийти в себя, переключился на другую тему.
— Вы знаете, Джин, что было с тем жакетом?..
— Да? — переспросила она, будто действительно не знала и будто это сейчас имеет для нее большее значение, чем то, что она надеется от него услышать… совсем о другом!
— Когда Порция в то утро оставила этот злополучный жакет в верхнем холле, то Лео Кранц, выходя, увидел его и надел. Он был с ним в гробнице и нарочно оставил этот след, зная, что жакет принадлежит мне. Потом Кранц бросил жакет, а Вудро спрятал его…
— Я думаю, что вам очень жаль Порцию, не правда ли? — перебила Джин.
— Порцию? — непонимающе переспросил ее Гай. — Ну… вообще-то мне жаль всех, кто так много перенес из-за этого. А особенно вас.
— Пустое, — ответила Джин тихо.
Гай осмелился более внимательно посмотреть ей в глаза и заметал мелькнувшее там ожидание. Тогда он подошел к ней ближе и неожиданно начал петь.
Джин сначала вздохнула, но потом ее черты смягчились, и так долго ожидаемое умиротворение и радость снизошли на нее.
— Что вы пели? — спросила она, когда он замолчал. — Какая чудесная мелодия! Мне кажется, что я ее не знаю, и в то же время меня не покидает ощущение, что где-то я уже это слышала… Что это?
— Это любовная песня индейцев.
После небольшого молчания он очень выразительно посмотрел на Джин.
— Я мог бы спеть вам еще лучшую песню. Любовную песню племени чероки… но…
— Что «но»? — быстро переспросила Джин, а взгляд, который она бросила на Гая, помог ему ответить.
— Это песня возлюбленной, чьей любви этот чероки… уже полностью добился!
— Да? — Джин немного помедлила, а потом решительно тряхнула своими чудесными волосами. — Так я хочу ее услышать!
И Гай спел ей эту песню… Только, естественно, несколько позже.